Думайте всегда СВОЕЙ головой. Принимайте решение сами. Помните об ответственности, Вашей за Ваших близких, за школу, за Россию. Помните об ответственности Ваших близких за Вас. И думайте, кому можно верить и кому нельзя. ВСЕГДА думайте своей головой.

ИНТЕРВЬЮ «БЕЗ ГАЛСТУКА…» выйдет сегодня в 18-30 и завтра в 13-30 по Татарстан-24

«Вы общаетесь с подростками — какое у них сейчас настроение?»

— Знаете, наша школа в этом смысле не самый яркий пример — наши дети слишком загружены. Протестные настроения появляются тогда, когда что-то где-то плохо. Когда откровенно плохо. Возьмем, например, ситуацию, когда в магазинах полки были пустыми — понятно, откуда берутся протестные настроения. Или протестные настроения в еще более ранние времена — брежневские, когда говорится одно, а на самом деле было другое. Дети чувствуют неправду — это важно.

Когда человек чем-то занят, своим любимым, красивым делом, все идет совсем по-другому. С другой стороны, я бы про наших школьников сказал следующее: им важны не столько протесты, сколько понятие справедливости. А вот если этого нет, то это плохо. То, что школьники об этом говорят, — это нормально. То, что школьники должны задавать вопросы своему папе, своей маме, своему старшему брату, своему любимому учителю, — пусть задают. Вот если они равнодушны, это хуже.

Поэтому я бы разделил этот вопрос на две части: протест деятельный, когда ты идешь бить, драться, — это одно. По мне для ребенка это недопустимо. А когда ребенок не согласен с неправдой — это другое. Для меня самый главный пример неправды, когда у нас школы ранжируют по олимпиадам и когда олимпиады коррумпированы. Но не все олимпиады, по математике все в порядке: там задача решена — значит решена.

И чем больше фактор субъективности, тем больше можно говорить, тем больше может уйти куда-то. Когда у меня школьники узнают, что слиты ответы ЕГЭ, это же страшные вещи. И вот пусть они об этом спорят, пусть они об этом пишут, пусть они об этом говорят, но пусть взрослые на это реагируют.

Какая площадка должна быть, чтобы дети имели возможность задать свои вопросы?

— В том то и дело, что этих площадок практически нет. Им не с кем об этом говорить. В Казани есть «Смена», такое клубное пространство рядом с железнодорожным вокзалом, где проводятся различные обсуждения, известное место, где иногда собирается молодежь. Но посмотрите: рекламы «Смены» практически нет. Вот таких мест должно быть много.

Я могу привести пример площадки, которая красива с моей точки зрения: некоторое время назад я прочитал, а потом сходил и посмотрел, какие сейчас в Финляндии библиотеки. Это прекрасное место для любых обсуждений. Когда в библиотеке собираются ребята и книжку почитать, и в бильярд поиграть, и встретиться с художником, и встретиться с артистом, или просто посидеть и отдохнуть. Таких пространств для молодежи очень мало.

Некоторое время назад я побывал в Москве у моего друга Михаила Поваляева в Филипповской школе. И вдруг я обратил внимание, что у него не так как в других школах, а много шкафов с книгами в коридорах. Библиотека тоже есть. И я хорошо понимаю, что в обычные библиотеки дети не любят ходить. А если в коридорах много книг в свободном доступе, их можно брать.

После этого я попросил родителей подарить нам книги и они подарили тысячи, не десятки и не сотни, книг. Родители, чьи дети не читают, с удовольствием отдают в хорошие руки книги. и теперь, когда книги у нас на каждом углу, дети начинают читать.

— А если школьник забрал ее с собой и забыл вернуть?

— В том-то и дело: мы же попросили подарить эти книги. И мы тоже можем подарить эти книги. Если книг мало, я снова пишу объявление, говорю на собрании: подарите нам книги. И нам дарят.

— И пусть он заберет книгу, главное, что читает.

— Главное, что читает, конечно. Нашим детям не хватает внимания взрослых. Учителям в школе некогда. Вы можете себе представить, что учителям некогда общаться с детьми, вот что грустно.

— А родителям?

— Родители, к сожалению, работают. Очень много работают. Вот поэтому наша школа все время открыта. К нам можно прийти в восемь вечера. Бывают случаи, как правило, летом: время 23.00, мне звонит какой-нибудь школьник — у всех школьников есть мой мобильный телефон — и говорит: «Извините, Павел Анатольевич, можно я переночую в интернате?» Не каждый день такое бывает — ключи забыл. У ребенка есть место, куда он может прийти.

Я не говорю, что нужно, чтобы ребенок жил в школе. А если он поссорился с родителями? У подростков такое часто бывает. Вот куда ему прийти? Где эти места? А ведь есть места, в которые можно прийти, когда угодно. Есть красивые залы, куда можно прийти — поставить одного полицейского и пусть будет много книг. Просто зал, где можно читать. Даже в 22.00

— Свято место пусто не бывает. Если у ребенка нет информационного пространства, которое заполняет учитель или родитель, значит, его заполнит кто-то другой. Эксперты говорят, что ребят подогрели с помощью соцсетей. Как вы считаете, насколько дети сейчас погружены в соцсети и насколько они влияют на детей?

— Погружены и влияют очень сильно. Но тут понятно, что нужно делать. У нашей школы есть группа «ВКонтакте». И она наполнена, дети ее читают. Сейчас, например, у нас идет обсуждение, как бы нам организовать лагерь. Потому что дети очень хотят собраться, полдня учиться и полдня отдыхать. Вместе с нами, вместе со взрослыми. Знаете, как трудно в хорошей школе, с нормальным директором, с нормальными учителями, с живыми детьми, которые хотят собираться, провести трех-пятидневный школьный лагерь? Нам сразу говорят: «У вас должно быть не менее 100 человек». У нас школа на 160 человек. У нас легко пойдет в лагерь человек 40-50, но обязательно 100? Откуда мы 100 найдем?

Мы не можем провести школьный лагерь. Вот она — площадка для общения. Мы туда пригласим учителей, которые утром будут вести уроки, а после обеда разговаривать с детьми.

— Школьный лагерь на территории школы, или вы планируете выезд?

— У нас несколько раз были такие лагеря, просто трудно их проводить. Я показываю, насколько забюрократизирована возможность общения детей с кем-то взрослым, хорошим, добрым, светлым, ярким. Поэтому мы открыли школу — приходи хоть в 22.00. Школа может быть для детей вторым домом, а еще могут стать им и другие места. Пусть будут открытые площадки, куда ребенок в 16 лет, в 19.00, в 20.00 может прийти.

Куда ему прийти? Родители? Не всегда ребенку в 16 лет интересно с родителями. Я совершенно согласен с Дамиром Фаттаховым, что не хватает площадок для общения. Открытых, подготовленных и обустроенных.

Где-то я прочитал, как Министерство просвещения готовилось к 23-му числу. Настолько неквалифицированная работа. Должна быть программа воспитательной работы, рассчитанная на годы, а не кампанейщина. Мы помним кампанию против алкоголизма, против еще чего-нибудь — дети ведь смеются над этим. Дети очень тонко чувствуют — надо это или люди галочку ставят.

— И поэтому у них еще сильнее возникает желание пойти и побуянить?

— Конечно же. Если с ребенком говорят на языке неправды, то все бывает плохо. С ребенком нужно говорить честно. У них очень обостренное чувство справедливости.

— Взрослые смотрят одни средства массовой информации, а подростки смотрят соцсети. Информация в разных источниках диаметрально противоположная. Как нам это исправить? Родителям соцсети смотреть или детей сажать перед телевизором?

— Оба этих вариантов не работают. Есть много простых вариантов — например, есть университеты и пединституты. Вы знаете, что студенты пединститутов практически в школе не бывают? Нет, они бывают — на экскурсии. Вы представляете, какой удельный вес практики в отношении того, что они над книжками сидят. А педагогика — это не наука, которую нужно выучить. Это не математика, ни физика, не химия — это искусство общения. Они должны не меньше трети времени, если не половину, проводить в школе. И другую половину — беседовать с кем-то в институте.

В школе ребята в возрасте 7-17 лет, а затем самый молодой взрослый преподаватель — 23 года. В этом разрыве — 17-23 года никого нет. Слава богу, у нас есть. У нас есть ребята, старшеклассники, которые проводят кружки. У меня есть студенты, мои выпускники, которых я всеми силами, всеми правдами приглашаю в нашу школу. Когда я был школьником была такая должность — пионервожатый…

— Сейчас же хотят ввести должность помощника директора по воспитательной работе?

— Нужен не помощник директора.

— А пионервожатым уже не назовешь его.

— Есть кем «обозвать». Есть такая ставка — старший вожатый. Только никому она не нужна. Вот у меня она есть. Вы знаете, чего мне стоило ее пробить? У меня получилось. Таких ставок нужно много, чтобы студент первого курса свои первые деньги мог не официантом получать, а встречаясь со школьниками, разговаривая.

— И у детей больше доверия к близкому им возрасту?

— Конечно. Не должно быть этой ямы между 17 и 23 годами. У нас в школе половина мужчин, у меня в школе полно студентов. Поэтому у нас нормальная площадка для общения. И у детей нет оторванности от жизни. У них нет вопросов, на которые некому ответить. Это один вариант.

Другой вариант: я спрашивал у многих школьников, приходящих с других школ, — знакомы ли они с директором школы. Они директора видят два раза в год. А у нас раз в неделю. Мы общаемся по четвергам со школьниками на любые темы. Они знали, что я приду и мы с ними эту тему обсудим, я бы не сказал, что она интересна большинству, но возможность поговорить и выслушать чрезвычайно важна.

— Вы выслушали их — что они говорят о митингах, о протестных акциях?

— С моей точки зрения, их больше интересуют не политические лозунги, а то, что школьников лицом в снег положили. Это однозначно нельзя делать. Как можно ребенка положить лицом в снег? У меня один школьник ходил по Казани и фотографировал. Он увлечен двумя вещами — робототехникой и фотографией. У него красивейшие фотографии. И он ходит по Казани в свободное время и в это воскресенье тоже ходил. Он не на митинг пришел, он по центру города ходил. Да, в этот раз центр города был площадкой — протокол …(на папу) оформлен.

— Он попал «под замес»?

Он ходил, здания фотографировал, полицейских фотографировал. Я не говорю, что надо фотографировать полицейских, но я говорю, что надо различать. Люди, которые кричат, зовут и организуют, со знаменем, с табличкой, с транспарантом — это одно. И другое — мирный прохожий, который ходит по улице. Их реально различить — мы прекрасно знаем оснащенность нашей полиции, оснащенность нашей Росгвардии. У нас достаточно полицейских, государство уделяет внимание защите конституционного строя. Я детей учу прежде всего думать. Вот это очень важно.

— И что с вашим ребенком?

— Его не наказали, его не оштрафовали.

— А разве имеют право, если ему 15 лет? По логике родителей должны каким-то образом наказать.

— Папе вынесли какое-то предупреждение. Это настолько все некрасиво делается. Вызвали на комиссию и сказали: может прийти директор. Я пошел. У меня таких случаев никогда не было. Причем ребенок к политике никакого отношения не имеет, у него обществознание нелюбимый предмет.

В здание я вошел в маске, когда мы прошли, я сел и снял маску, потому что увидел, что не все члены комиссии в них. И член комиссии без маски делает мне замечание — я надел маску. Вот пример неправды.

— У вас в жизни тоже были протестные моменты. Как вы считаете — как нужно выражать протест и насколько дети должны быть погружены в эти моменты? Вы сами в конце 90-х объявляли голодовку…

— Я лично объявлял, я никого туда не звал.

— Какой должна быть форма протеста на ваш взгляд?

— Форма протеста однозначно должна быть мирной. Я не звал никого никуда. Я лично сам сидел и разговаривал со взрослыми людьми, которые ко мне подходили. Я считаю, что мирное высказывание своей точки зрения, не крикливое — я не стоял ногами на столе, я сидел на стульчике, приносил его с собой. Подходили люди и со мной разговаривали. Я благодарен, что люди меня слушали и слышали.

К протесту, я убежден, нельзя привлекать детей — вне всякого сомнения. Ко мне подходили дети, я им говорил, они слушали и уходили. Они спрашивали меня, что я делаю. Я говорил, что я защищаю школу — ее хотели закрыть. Мне предлагали помощь, я говорил, что это не нужно.

Я объяснял, что человек должен думать. Всегда и обо всем. Если тебе 15 лет — ты пойми, что если ты что-то делаешь, то за тебя будут отвечать прежде всего родители. Если ты что-то решил, может быть, ты и можешь это делать…

Представьте, если идет 15-летний ребенок по улице с мамой и вдруг какой-то хулиган бьет маму. Мы скажем ребенку не вступаться за маму? Конечно же, не будь равнодушным, но только всегда думай. Позвони папе, позвони старшему брату, сделай все, что ты в силах сделать как ребенок.

Пока ты еще школьник — за тебя отвечают родители, за тебя отвечает школа. Скажи любимому учителю, что ты хочешь делать. Если он сможет, остановит. Но в любом случае, ты должен нести ответственность за свои действия.

— Должен ли быть некий контроль за источниками информации, из которых дети ее черпают? После известных событий Роскомнадзор вызвал представителей соцсетей, которые очень активно участвовали в привлечении детей на митинги. Должна ли быть цензура?

— Надо понять, что мы живем не в двадцатом веке и не в девятнадцатом. Мы все помним грустную попытку Роскомнадзора ограничить Telegram. Это нереально сейчас. Мир стал прозрачен. Прямая цензура, которая была возможна в девятнадцатом веке, не работает.

Второе утверждение: надо понимать, что между контролем и ответственным участием в жизни ребенка есть большая разница. Чисто запретительный контроль не работает — запретный плод сладок. Садись с ним рядом в соцсетях, разговаривай с ним, заведи себе аккаунт — это очень важно. Ты должен быть в контакте с тем, за кого ты несешь ответственность.

В Финляндии в 70-х года была система образования очень похожая на российскую. А в 2000 году Финляндия в тройке стран, которая лучшая по рейтингу по обычному образованию для обычных детей. В Финляндии в 70-х годах закрыли свои РОНО — там учитель свободен от контроля директора. Жестко подконтрольны любые финансовые потоки. А учитель бесконечно уважаем.

— Мы тоже уважаем учителя, но у нас учитель получает 20-25 тысяч.

— В России учителя не уважают. Это грустно. Россия — это страна, где уважают мастера. Если человек может машину починить, будут уважать. Если учитель подготовит ребенка к всероссийской олимпиаде, будут уважать. А вот обычного учителя не уважают. Даже передач сейчас нет. На телеканале «Культура» могло быть больше площадок, посвященных учителю.

Владимир Владимирович Путин — фантастически умный человек. И поэтому у нас проповедуется уважение к государству. Уважение к человеку, который защищает государство. А мы с вами помним, как лет 40 назад в каком положении у нас были офицеры. В 80-е, когда они ждали квартиры десятилетиями. Вот учитель у нас не на той высоте. Я не говорю уже про самое очевидное — про зарплату.

В Финляндии у меня была зарплата 3 тысячи евро. Умножьте на 90 рублей, получите 270 тысяч рублей. Заметьте, апельсины и мандарины в Финляндии стоят столько же, сколько в России, квартиры подороже. Уважения к учителю нет — и это страшно.

Ставка старшего вожатого — маленькая, пусть бы в школе они были. У меня есть несколько ставок педагога дополнительного образования. Вы знаете, как трудно получить ставку, чтобы получить лишний кружок? Но каждую ставку я выбиваю, чтобы с детьми кто-нибудь занимался.

— Помните, сколько в советское время во дворцах пионеров было кружков?

— К счастью, сохранили музыкальные школы. К счастью сохранили художественные школы. А все факультативы после уроков — они есть, но их очень мало. У меня есть учитель, папа одного из детей, на кружок робототехники. Вы догадываетесь, сколько получает программист? Во сколько раз больше, чем учитель?